Просьба поделиться мыслями о христианском руководстве в будущем веке взволновала меня. Что я могу сказать о следующем столетии, если испытываю растерянность всякий раз, когда меня спрашивают о будущем месяце? После долгих колебаний я решил остаться верным самому себе. Я спросил себя: «Какие решения ты принял в последнее время и каким образом они отражают твое восприятие будущего?». Ведь я должен верить в то, что Бог руководит мною и мое внутреннее состояние и происшествия моей жизни составляют часть более масштабных изменений, мельчайшей частицей которых являюсь я.
Проведя двадцать лет в академической среде как преподаватель пасторской психологии, пасторского богословия и христианской духовности, я почувствовал, что в сердце закрадывается тревога. Переступив порог своего пятидесятилетия, я понимал, что едва ли проживу вдвое больше. И передо мной встал вопрос, стал ли я с возрастом ближе к Иисусу. Будучи священником уже двадцать пять лет, я стал ощущать, что моя молитва оскудевает, что я живу несколько обособленно от людей, излишне отдаюсь разрешению животрепещущих вопросов. Все говорили, будто я преуспеваю, но что-то подсказывало мне: успех подвергает мою душу опасности. Я стал задаваться вопросом, не являются ли отсутствие созерцательной молитвы, одиночество и постоянная погоня за наиболее насущным признаками того, что Дух постепенно угасает. Мне было очень трудно разобраться в этом, и вот однажды — хотя я никогда не говорил об аде и лишь в шутку упоминал его — я проснулся с осознанием, что живу во мраке и психологический термин «перегорание» есть не что иное, как удобная замена понятия духовная смерть.
Все это время я не переставал молиться; «Господи, укажи, куда мне идти, и я пойду за Тобой, только, пожалуйста, дай мне ясный ответ!» И Бог дал ответ. Через Джин Веньер, основательницу общины для умственно отсталых людей Ларка, Бог сказал: «Пойди к нищим духом, живи среди них, и они исцелят тебя». Призыв был настолько ясным, что мне оставалось только последовать ему. И я оставил Гарвард, покинул выдающихся, стремящихся править миром и поселился в «Ковчеге», среди тех, кто не мог (или почти не мог) говорить и чей вклад в жизнь общества в лучшем случае считали несущественным. Перемена была болезненной, и я до сих пор еще не привык к происшедшему. После двадцати лет свободы, когда я мог отправиться куда угодно и был волен рассуждать на любую тему, уединенная жизнь среди людей с поврежденным рассудком, неполноценных физически, которым был необходим строгий распорядок дня и меньше всего требовались слова, вначале не представлялась лекарством от духовного «перегорания». И все же жизнь в «Ковчеге» позволяет мне находить новые слова, чтобы говорить о христианском руководстве будущего, потому что именно здесь я столкнулся со всем тем, что ожидает на пути нас, служителей Слова Божьего.
Когда я поселился среди людей с умственными недостатками, меня прежде всего поразило, что их отношение ко мне было никак не связано со всем тем, чем я занимался ранее. Никто не мог читать моих книг, и они не могли ни на кого произвести впечатления; большинство членов общины никогда не ходили в школу, и двадцать пять лет, проведенные мной в Нотр-Даме, Йеле и Гарварде, никому ни о чем не говорили. Мой значительный опыт экуменического общения был еще менее ценным. Однажды во время обеда я предложил помощнику мяса, один из умственно неполноценных членов общины сказал мне: «Не давайте ему мяса, он не ест мяса, он пресвитерианец».
Я не мог пользоваться приемами, действенными в прошлом, и это вселяло тревогу. Неожиданно я оказался лицом к лицу со своим обнаженным «я», которое могли принять или отвергнуть, которому могли раскрыть объятия или нанести удары. Слезы или радость — все зависело от того, как меня воспринимают в данный момент. Казалось, я начинаю жизнь с начала. Теперь нельзя было рассчитывать на знакомства, связи и репутацию.
Это переживание было (и во многом остается) главным в моей новой жизни, поскольку оно заставило меня открыть мою подлинную суть. Мое собственное «я», мои мысли и чувства оказались беззащитными в среде этих искалеченных людей, совершенно не умеющих притворяться, которых я готов был любить несмотря ни на что.
Я рассказываю вам обо всем этом потому, что глубоко убежден: христианский руководитель будущего призван быть совершенно «ненужным», неспособным предложить этому миру ничего, кроме своего уязвимого «я». Так Иисус открыл Божью любовь. Великая весть, которую мы должны нести, как служители Божия Слова и последователи Иисуса, заключается в том, что Бог любит нас не за наши свершения. Он любит нас за то, что сотворил нас в любви, искупил по любви, избрал нас возвещать эту любовь как источник жизни человека.